«Семь последних слов». Сюжет, эпоха, жанр.

Это история, которая состоит из одних загадок...
Попытки проникновения в её печальный и таинственный смысл не прекращаются уже около 2000 лет...
Не так уж и важно, правдива ли она, хотя бы отчасти, или представляет собой чистый вымысел.
Быть может, это – иносказание?..

 

Часть первая 

Вступление (Увертюра)

Разговору на эту загадочную тему у нас обычно предшествовала энергичная музыкальная заставка. Что-то вроде увертюры.
Но это и есть увертюра, которая по праву находится на своём месте. Мало кто способен безошибочно назвать автора этой музыки, несмотря на то что музыка-то современная.
Современная, да не очень! Ведь увертюра написана около 40 лет назад... И в то время она была фантастически популярна!
Хорошо, что с жанром особых проблем не возникает. Именно потому, что это популярная музыка. Угадываются элементы её направления, возникшего как раз около 40 лет назад: "Hard Rock". Нас нисколько не собьют примешавшиеся к такой знакомой стилистике звуки симфонического оркестра. Такое бывало и с Beatles. Уточним же определение стиля этого сочинения. Пожалуй, можно охарактеризовать его как Симфо-Hard Rock.  
Итак, с эпохой и жанром мы разобрались. Но что заставило композитора смешать столь разное по природе звучание? По-видимому, сюжет. А в качестве подсказки, что это за сюжет, мы можем лишь вновь повторить тему – "Семь последних слов".
Что же это были за слова такие? В каком смысле они – последние? Кто их произнёс? Кому? Когда?
Да ясно, что уже более сорока лет назад!.. 
Прежде чем мы получим очередную музыкальную подсказку, сформулируем задание.
Мы услышим музыкальный фрагмент продолжительностью в 1 минуту и 39 секунд. Надлежит высказать собственное суждение о том, когда эта музыка могла быть написана. И, по возможности, обоснованное суждение.
Итак... 

Какие же разнообразные ответы приходится выслушивать!
– Это современная музыка.
– Это музыка очень старинная. Ей не мене 500 лет (как варианты – 1000 лет, 1500 лет).
– Это музыка эпохи Возрождения (барокко, романтизма).
Было даже такое:
– Эта музыка была всегда!
Почему-то об эпохе классицизма никто даже не заикается. Ну, понятно, в стилистике классицизма есть традиция отображения бытия в точке наивысшего расцвета, гармонии, совершенства... А здесь – всё вот-вот рухнет!
И вдруг...
– Это музыка рубежа XVIII-XIX веков!
Ну, наконец-то! Впрочем, все остальные века мы уже перебрали. 
А если бы мы с самого начала приняли во внимание жанр, в котором представлено это парадоксальное сочинение, отсчёт вёлся бы именно с конца XVIII века. 
Почему? Да это же струнный квартет, не так ли? Создателем этого жанра считается Йозеф Гайдн. Им и написано это сочинение, в 1787 году!
– А почему такая "неклассическая" музыка у этого "классика из классиков"?
Дело в том, что название сочинения "Семь последних слов"...
– Но здесь нет никаких слов!
Это финал! Он рассказывает о том, что случилось после того, как все слова уже кончились.
– А что случилось-то?
Разве вы не слышали? Землетрясение!
Музыка и впрямь несёт в себе какие-то "тектонические" мотивы... Все эти сдвиги, изломы очень характерны для барокко. Да! С этим сюжетом придётся разбираться серьёзно! И, похоже, предстоит вернуться в эпоху барокко и получить консультации из области теории искусства давно прошедших времён чуть ли не из первых рук. 
Согласно сформулированной немецким музыкальным писателем первой половины XVIII века И. Маттезоном теории аффектов, в каждой музыкальной теме, в её развитии автором должно быть выражено какое-либо чувство, как, например, радость, гнев, страдание, бодрость, изумление, любовь и другие.
Какие же другие? Что, например, если такие, как ложь, клевета, предательство?..
Вернёмся к произведению, из которого мы позаимствовали увертюру. Пусть это современная музыка, она же нам и понятнее. Тем более, что сюжет-то один и тот же:  

Согласитесь, и пронзительное звучание электрогитары с эффектом искажения звука (distortion), и дуэт флейт, ввинчивающихся в самую верхнюю часть своего диапазона, воссоздают какие-то довольно негативные аффекты. Ни радость, ни сострадание, ни тем более любовь так не звучат.
Во времена барокко негативные аффекты отображались несколько мягче. Вот, к примеру, фрагмент из арии И. С. Баха, где речь идёт как раз о клевете. Тем более, ещё неопознанный нами сюжет в этом сочинении 1729 года представлен во всей полноте.
Внимательный слушатель, несомненно, обнаружит, что в партии виолончели постоянно присутствуют жалящие интонации, буквально выхваченные из поэтического текста все эти "злые языки", подобные жалам ядовитых змей. 

Терпение! О, злые языки. Как жалят, как жестоко, беспощадно Мне оскорбления, невинному, наносят; Глумятся, злопыхательствуют. Правда им не способна противостоять. Она свою утратить может силу, Когда в противоборство с ними вступит. Лишь Бог один для них недосягаем. И только божий промысел способен Отмстить за злоязычье, воскресить Из пепла лжи затравленное сердце. (перевод Л. Залесского)

А теперь, пока никто ещё не догадался, что за сюжет разворачивается перед нами, предложим ещё две музыкальные картины. Обе из XX столетия. Первая из них венчает сочинение нашей современницы, выдающегося представителя музыкального авангарда Софии Губайдулиной. А называется это сочинение, написанное в 1982 году... Впрочем, вы уже догадались! Разумеется, "Семь слов". 
Только никаких слов вы не услышите. Это "Землетрясение". 

Вторая картина принадлежит перу автора уже известного нам сочинения в стиле Симфо-Hard Rock. Здесь впервые сегодня прозвучат те самые "семь слов". Правда, на английском языке...
Возможно, вы будете поражены тем, как могут быть стилистически близки столь разные музыкальные направления, когда речь идёт о воплощении, судя по всему, очень яркого сюжета. 

Кажется, ответ на главный вопрос близок, как никогда. Необходимо лишь указать название сочинения в стиле Симфо-Hard Rock. Это первая в истории своего жанра рок-опера "Jesus Christ – Superstar" ("Иисус Христос – сверхзвезда"), сочинение Эндрю Ллойда Уэббера (A. L. Webber), премьера которой состоялась в 1971 году.
Но перед тем, как мы выясним, что слов-то на самом деле было не семь, а гораздо меньше, отдохнём как следует под музыку одной из самых красивых арий Уэббера. 
Итак, "Сон Пилата" ("Pilate's Dream"): 

Казалось бы, ещё совсем недавно на творческом практикуме "Только ритмы" мы осваивали  чётные, нечётные и перекрёстные метроритмические узоры, попутно овладевая операциями с простыми дробями. Сегодня же, используя волшебную триаду "Сюжет – Эпоха – Жанр", фактически, решаем систему из трёх уравнений с тремя неизвестными. Как ни условны эти ассоциации с математическими методами, согласитесь, применительно к анализу музыки наше вооружение выглядит гораздо убедительнее, нежели традиционная научно-методическая триада "Песня – Танец – Марш".
Да, между прочим, математические задачи, подобные нашей, иногда не имеют решения, а иногда – имеют не одно решение. Что же касается триады "Песня – Танец – Марш", – её использование и не предполагает решения задач. Это – лекало, в котором мы больше вертеться не станем.

Часть вторая

Вторую часть нашего совместного исследования открывает музыка "Страстей по Матфею" И. С. Баха, сочинения, впервые исполненного на Страстную неделю 1729 года в церкви Св. Фомы в Лейпциге.

Вечная тема... Уже около двух тысячелетий длится своеобразная эстафета. Из столетия в столетие, из уст в уста, из рук в руки, от человека к человеку, от художника к художнику. На деревянных дощечках, папирусных листах, пергаментных свитках и берестяных грамотах, на холсте и в камне, в стихах и прозе, в строгих линиях нотоносца.
Вечная тема... Вечный сюжет. Трагичны его перипетии. Предательство Иуды. Отвага и отречение Петра. Суд над безвинным Иисусом. Показания лжесвидетелей. Ярость одураченной толпы. Шествие на Голгофу и гибель на кресте.
Что же нового привнёс в эту тему Бах? 
Работая над "Страстями", он сумел полностью отказаться от традиционного псалмодического пения; противопоставил сухой традиции (в большей степени церковной, нежели музыкальной) такие выразительные средства, которые возвысили давно сложившийся жанр до уровня подлинной музыкальной драмы. Все мотивы, все его находки и открытия прежних лет – ораторский пафос органного цикла, вокальное и инструментальное совершенство кантат, поэтическая выразительность светской лирики, мастерство музыкального воплощения сюжета – соединились, словно солнечные лучи в фокусе линзы, и воспламенили замысел "Страстей по Матфею". Бах, во многом полагаясь на Пикандера, любимого своего либреттиста, всё же написал для этого сочинения и собственные тексты. Они узнаваемы, как, например, этот  вступительный хор. Только Баху и было под силу: в музыкально-драматической композиции XVIII века смешать начало и конец драмы, прошлое и современность. Вы слышите два хора в сопровождении оркестра. Первый хор – верующие. Второй – толпа. Она не понимает что происходит: кого ведут?, куда?, зачем?..    

I хор Сюда идите, дочери, И плачьте, плачьте здесь со мною. Смотрите, вот – жених, смотрите... II хор На кого? I хор На жениха смотрите, что как агнец... II хор Как кто? I хор Как агнец долготерпеливый. Вы видели терпение такое? Смотрите же! II хор На что? I хор Вину свою узрите. Смотрите пристальней! II хор Куда? I хор На моего Иисуса. Под непосильной ношею своей Чужих грехов, предательств, злодеяний, Он не согнулся и несёт свой крест, Всё также к нам прощения исполнен, Любви и сострадания... II хор Чего? (перевод Л. Залесского)

Мы всё ближе к ответу на главный наш вопрос, к "гамбургскому" подсчёту "последних" слов, пониманию причин злосчастного землетрясения. И всё же, давайте не будем торопиться. Понаблюдаем за событиями вместе с одним из авторов Евангелия и композитором, чтобы наверняка ничего не упустить...  

В первый же день опресночный приступили ученики к Иисусу и сказали Ему: 
где велишь нам приготовить Тебе пасху?
Он сказал: пойдите в город к такому-то и скажите ему: Учитель говорит: время Мое близко; у тебя совершу пасху с учениками Моими.  
Ученики сделали, как повелел им Иисус, и приготовили пасху.
Когда же настал вечер, Он возлег с двенадцатью учениками; и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.
Они весьма опечалились, и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи?

Заметьте, учеников – двенадцать, а реплика "Не я ли?.." прозвучала только одиннадцать раз. Двенадцатый в смущении молчит. Он-то знает, кто предатель. 

Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня; впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться. 
При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал.

Мы знаем, что было потом. Арест, встреча с Пилатом, "умывание рук", пытки, позорное судилище. И вот суровый приговор приведён в исполнение:

И, придя на место, называемое Голгофа, что значит: Лобное место, дали Ему пить уксуса, смешанного с желчью; и, отведав, не хотел пить. 
Распявшие же Его делили одежды Его, бросая жребий; и, сидя, стерегли Его там; и поставили над головою Его надпись, означающую вину Его: Сей есть Иисус, Царь Иудейский. 
Тогда распяты с Ним два разбойника: один по правую сторону, а другой по левую. 
Проходящие же злословили Его, кивая головами своими и говоря:
Разрушающий храм и в три дня Созидающий! спаси Себя Самого; если Ты Сын Божий, сойди с креста. 
Подобно и первосвященники с книжниками и старейшинами и фарисеями, насмехаясь, говорили: 
других спасал, а Себя Самого не может спасти; если Он Царь Израилев, 
пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него; 
уповал на Бога; пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему. Ибо Он сказал: Я Божий Сын. 

Обратите внимание на то, как звучит самый высокий регистр хора. Это детские голоса. Нетерпимые к Христу радетели установленного порядка, по мнению композитора, совершенно не ведают, что творят. Как дети малые... 
Но, внимание, сейчас прозвучат "семь последних слов", вернее  три: "Или! Лама савахфани?". Иисус, как мы знаем, говорил на древнееврейском.  
Солист-рассказчик, исполняющий роль Евангелиста, тотчас же произнесёт этот текст по-немецки. Впрочем, на остальные европейские языки эти три слова на иврите переводятся как семь. В том числе и на русский.

От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого; 
а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: 
Или, Или! Лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? 
Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовет Он. 
И тотчас побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить; 
а другие говорили: постой, посмотрим, придет ли Илия спасти Его. 
Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух. 

Наступило время высказаться и для автора музыки. В самый скорбный момент, в коротком хорале Бах обращается к Иисусу и к его небесному Отцу от своего собственного имени:

Когда придёт мой смертный час Не покидай меня. Когда сберусь в последний путь Со мной побудь. Когда обнимет сердце боль Побудь со мной. Когда отрину страх и боль Дай силы мне! Пребудь со мной! (перевод Л. Залесского)

Представьте, Бах тоже изобразил землетрясение! Мы услышим, как порвётся занавес рушащегося храма; треск разрываемого шёлка мастерски имитируется в звучании органа. А гудение контрабасов в самом низком регистре, словно гул вздымающейся, уходящей из-под ног тверди. 
Но самое страшное произойдёт потом. Равнодушные и жестокие, агрессивные и тупые, законопослушные и непримиримые разом "прозреют"! Чьей-то гибели на кресте для этого было бы недостаточно. Понадобилась катастрофа и тысячи тысяч погибших...  

И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; 
и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли 
и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим. 
Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий.

Примерно через полгода после того, как мы впервые раскрыли эту тему вместе с учащимися девятых классов одной московской гимназии, речь у нас зашла о последних квартетах Бетховена. В частности о том, что Бетховен писал свой 14-й квартет как последний. Неважно себя чувствовал... 
Получился вот какой разговор:
– А почему это сочинение выполнено в семи частях, а не в четырёх, как предписывает классика жанра?
– Ну а как же? Семь последних слов!
Такой проницательный ответ несказанно порадовал! 
Смущало лишь одно соображение: а можно ли что-нибудь предпринять такое, чтобы гении и пророки не чувствовали себя распятыми?